На свободу — с грязной совестью

Нашумевший фильм Сергея Дворцевого «Айка» выходит в российский прокат 14 февраля. За работу в этой картине исполнительница главной роли Самал Еслямова была отмечена призом Каннского кинофестиваля, в основном конкурсе которого «Айка» участвовала в мае прошлого года. Самал — казашка, а сыграть ей довелось приехавшую в Москву мигрантку из Кыргызстана.

Для съемок в этой ленте Самал всерьез взялась за изучение киргизского языка. В фильме надо было выглядеть не уроженкой Петропавловска, выпускницей мастерской Евгения Каменьковича в ГИТИСе, а натуральной киргизской девушкой Айкой.

В течение шести лет, пока шла работа над «Айкой», актрисе запрещалось хоть что-то менять в своем облике. Шесть лет — долгий срок. Не исключено, что фильм снимался бы и дольше (предыдущую свою картину «Тюльпан» Дворцевой также делал несколько лет, останавливаясь, начиная все сначала, рискуя разрывом с инвесторами и продюсерами), но вмешался случай: программный директор Каннского кинофестиваля Тьерри Фремо увидел отснятый материал и сказал, что возьмет фильм в конкурс ближайшего Каннского фестиваля, если тот будет готов. Фильм досняли и отправили в Канны, но после фестиваля работа над ним продолжилась. Так что нынешний вариант, как говорит Дворцевой, процентов на сорок отличается от того, что был представлен каннской публике.

По словам режиссера, идея фильма зародилась, когда он узнал, что за сравнительно небольшой период матери — мигрантки из Кыргызстана — оставили в московских роддомах 248 новорожденных.

Стыдиться или нет?

«Я вырос в Казахстане, прожил там 29 лет и хорошо знаю, что азиатские женщины очень заботливы по отношению к детям, в азиатских семьях обычно много детей, — говорит Дворцевой. — Это совершенно неестественно для такой женщины — бросить ребенка. Почему же такое стало происходить? Я начал исследовать проблему».

К особенностям жизни мигрантов в России кинематографисты уже подступались, в первую очередь это касается документалистов. Тема эта, конечно, выглядит очень интересной, особенно для любителей так называемого социального кино. Однако «Айка» не слишком-то соответствует привычным схемам социального кино. Фильм в первую очередь демонстрирует психологический портрет одной отдельно взятой личности. Любопытно, что сама героиня настойчиво отделяет себя от всех — даже от семьи и соплеменников. Айка не желает прожить жизнь так же, как ее сестра: родить пятерых детей и, сидя на бобах, без конца ждать переводов из России. Она не желает болтать с соседками по съемной комнате, задергивает занавеску перед их носом, забивается в свою нору. Она действует, как зверек в дикой природе, зверек, который следует лишь инстинкту выживания.

Многие рецензенты увидели в героине фильма жертву глобальных исторических и геополитических процессов, причем некую обобщенную, типичную жертву: мол, такие, как Айка, получаются, когда метрополии снимают с себя ответственность за тех, кого приручили. После московского показа для журналистов на пресс-конференции раздавались взволнованные голоса: теперь мы будем совсем по-другому относиться к дворникам и уборщицам...

Конечно, хорошее отношение к дворникам и уборщицам — дело само по себе замечательное. Однако в случае с «Айкой», похоже, происходит некоторая подмена понятий или как минимум ракурсов, с которых можно посмотреть на эту картину.

Фильм оказывает на зрителей сильное впечатление, и кто-то начинает искренне думать, что есть особые, жестокие обстоятельства, которые вынуждают априори чадолюбивую азиатскую женщину отказаться от своего новорожденного ребенка. Вывод из этого делается тоже простой: благополучные москвичи должны коллективно устыдиться и разделить вину за создание этих обстоятельств. Но если взглянуть на картину не через социальные призмы, то можно увидеть совсем другую историю. Да, у Айки атрофирован материнский инстинкт, и это страшно, как страшна любая картина деформации человеческой природы. Но какое отношение эта ее особенность имеет к проблемам миграции на территории бывшего СССР? Многие тысячи женщин, родив ребенка в самых тяжелых обстоятельствах, не пытаются сбыть его с рук. Или тяжелые условия и враждебный социум действуют только на Айку, а на других — нет?

Тем более странно слышать, что «Айку ведет рок», что она сама не может сделать ничего и просто бьется в расставленных кем-то силках. Сравнения с героями древнегреческих трагедий, конечно, выглядят красиво, но на поверку вряд ли подходят героине фильма Сергея Дворцевого. Совершенно очевидно, что Айка — человек, который принимает решения сам, причем решения серьезные. Она сама уехала из дома, сама затеяла в Москве швейный бизнес и ради него влезла в немыслимые для нищей мигрантки долги. Наконец, Айка сама оставила в роддоме ребенка, а потом сама за ним вернулась, найдя этому ребенку сугубо практическое применение. Скрываясь от кредиторов, которые угрожают расправой ей и ее сестре, истекая кровью, Айка не выпускает из грязных, слабых рук брошюрки «Как организовать швейный бизнес». Иными словами, она твердо намерена выплыть и, как сейчас говорят, подняться, так что никакие препятствия — будь то угрозы или некстати появившийся ребенок — не свернут ее с намеченного пути. Мы видим жутковатое существо, навевающее ассоциации с Гренуем из романа «Парфюмер». Айка — эмоциональный инвалид, она неспособна любить и принимать чужие добрые чувства, точно так же, как неспособен на это персонаж романа Зюскинда.

Возвращаясь к истории создания фильма, стоит упомянуть одну из причин, по которой он снимался так долго. Профессиональных актеров в нем всего несколько, остальные исполнители — обычные люди. Само собой, в картине задействовано много настоящих мигрантов. Ассистент находил среди них очередного претендента на эпизодическую роль, режиссер его утверждал и даже репетировал с ним, но в какой-то момент человек мог просто исчезнуть — пускался в бега во время облавы на нелегалов или оказывался депортирован. Приходилось искать новых самодеятельных актеров, на это уходило время и силы. Бывало и такое, что некоторые «актеры» просили привозить их на съемку в багажнике автомобиля — чтобы лишний раз не попадаться на глаза полицейским.

«Айка» — второй игровой фильм Дворцевого, который по своим интересам и предыдущей кинематографической жизни скорее документалист. По этой ли причине или по каким-то другим правда среды обитания героев ему очень важна. Не менее важна для него и правда существования персонажей в этой среде. Поэтому он тщательно подыскивает не просто исполнителей и не просто среду, но достоверные лица и достоверные объекты. Айка живет в доме под снос, ощипывает кур в подвале, скребет лопатой сырой московский снег на трассе, ходит наниматься на заправки и кухни. Она даже на пару дней подменяет землячку в райском месте — элитной ветклинике для избалованных столичных зверушек. Московские дамочки в норковых шубах приносят на руках своих прихворнувших такс и отваливают доктору за прием такие деньги, какие Айке не заработать и в несколько недель.

Такая тщательность в подборе и воспроизведении фона жизни Айки удивительна еще и потому, что это в данном случае действительно фон — камера большую часть времени сосредоточена на лице героини. Оператора Иоланту Дылевску можно без преувеличения назвать соратницей Сергея Дворцевого, потому что ее способность настойчиво следовать за Айкой в любых обстоятельствах имеет тут решающее значение. Камера (по большей части ручная) оказывается живой, маневренной, с цепким «взглядом». Очень важно, что камера эта не подыгрывает героине, не «наталкивает» зрителя на заранее определенные эмоции. Камера Дылевску внимательна и бесстрастна, что дает возможность каждому сидящему в зале разглядеть Айку всю, как она есть, и самому составить свое к ней отношение.

Послесловие Сергея Дворцевого

«Никто в мире не знает, как решить проблему мигрантов, ассимиляции их в большом городе. Это универсальная проблема. Решения у меня нет, но я хочу об этом говорить, потому что это меня волнует. Мы показывали картину в разных странах. Но чаще всего именно в Москве после показа мне говорят: «Да не может быть, что они так живут…» Я тоже раньше ходил мимо мигрантов, которые убирают снег, совершенно без интереса. Вроде как нас это устраивает, что они живут там как-то, где-то своей жизнью, лишь бы нас не трогали. И мало кто из нас знает, насколько у них жесткая, обостренная жизнь. Поверьте, я показал в фильме не самое страшное. Их жизнь — сплошная борьба, очень жесткая. Там никто никого не жалеет, потому что каждый должен кормить своих детей. Конечно, Москва в фильме — это Москва глазами Айки, глазами приезжего человека, то есть очень субъективная Москва. И после показов «Айки» москвичи говорят: «Я теперь совсем по-другому буду на них смотреть. Они тоже должны иметь права». Я рад, что хоть так наш фильм может повлиять на ситуацию».