Союз меча и орала

Золотая фигурка всадника на колеснице времен Оксианской цивилизации из коллекции Британского музея. Фото с сайта Ancient-origins.net

Иран и Туран, мирные земледельцы и воинственные кочевники – история Средней Азии привычно описывается как идущее из глубины веков противостояние Степи и Оазиса (Города). Увы, опыт монгольского завоевания и последующих веков заставил решить, что «эта музыка будет вечной» — от начала времен. Однако исследовательница Линн Рауз (Lynne M. Rouse) из Немецкого археологического института (Берлин) взяла археологические данные Оксианы, древнейшей городской цивилизации междуречья Амударьи и Сырдарьи (конец третьего – середина второго тысячелетия до нашей эры), и пришла к выводу, что «дикие» кочевники не угрожали ей, а наоборот — обогащали.

Рауз бросает вызов мощному и свойственному не только Средней Азии, но и другим культурам Запада и Востока противопоставлению цивилизации и варварства, поля и степи, земледельца и скотовода. Не война, а сосуществование различных образов жизни создало «молчаливое партнерство», которое влияет на локальную экономику и даже политику вплоть до сегодняшнего дня. Свое исследование (“Silent partners: archaeological insights on mobility, interaction and civilization in Central Asia’s past”) Рауз представила на страницах научного журнала Central Asian Survey.

И слово, и сама идея «цивилизации» в археологии, истории, философии и иных науках нагружены тяжелым идеологическим багажом. В западной археологической традиции обязательными признаками цивилизации считаются сельское хозяйство, города, развитое ремесленное производство и монументальная архитектура. В советской археологии также господствовало четкое деление: где тепе и следы ирригации – жили земледельцы, где курганы – скотоводы, и вместе им не сойтись. Жесткая, линейная схема истории, характерная для советского марксизма, также не оставляла сомнений в том, что таков магистральный путь цивилизации – от первобытно-общинного строя к рабовладельческой экономике (с сельским хозяйством) и далее к социализму. А кочевой феодализм – отдельная и тупиковая ветвь развития.

Однако в последнее время ученые стали видеть цивилизацию не как набор достижений, а как сеть отношений и контактов. Да и исследования современных этнографов показали, как легко люди и целые общины переходят от скотоводства к земледелию и обратно, а способ ведения хозяйства прямо не определяет культуру людей. Поэтому и древние народы не стоит анализировать по простым схемам, опираясь на данные об их пище, захоронениях и следах хозяйственной деятельности. Рауз уверена, что именно межкультурные контакты определили контуры оксианской цивилизации и продлили ей жизнь в период острого кризиса конца бронзового века.

Первая цивилизация

Виктор Сарианиди за работой . Фото © Маргианская экспедиция

Но что это за цивилизация такая? В 1992 году, вскоре после распада СССР, ЮНЕСКО представила мировому сообществу историю Центральной Азии в шести томах, где с опорой на советских археологов утверждалось существование независимого центра цивилизации в регионе – одновременно с Индской цивилизацией на юге и Древневавилонским царством в междуречье Тигра и Евфрата. Первым с тезисом о существовании такой цивилизации выступил в 1976 году советский археолог Виктор Сарианиди. Более известное обозначение этой цивилизации – Бактрийско-Маргианский археологический комплекс (БМАК, примерно 2500-1400 гг. до н.э.). Ее территория охватывала аллювиальные равнины и холмы современного южного Туркменистана, северный Иран и Афганистан, южный Узбекистан и Таджикистан. Цивилизацию отличает единство архитектурного стиля – прямоугольные строения из камня или глинобитного кирпича. Питались там прежде всего злаками, разбавляя эту диету козлятиной, говядиной и свининой.

В период расцвета Оксианы ремесленники изготавливали яркие украшения и произведения искусства из драгоценных камней, слоновой кости, золота и серебра – материалов, явно поступавших из соседних территорий Евразии. Помимо контактов с «равными» цивилизациями Ура, Элама и Инда, Оксианская цивилизация активно взаимодействовала с носителями андроновской культуры – «степной» культурой центральной Евразии бронзового века. Но как именно шло это взаимодействие – миграция, торговля, война? Это мы пока очень слабо представляем себе. И не в последнюю очередь потому, что не знаем, чем была Оксиана на пике своего развития – прото-государством? Ханством? Союзом городов? Уделом жрецов, деливших власть с царями?

Сам географический размах БМАК, пишет Рауз, предполагал межрегиональное движение товаров, людей и символов. И в речных долинах, и в более возвышенных районах следы кочевого хозяйства не просто присутствуют, но и становятся более частыми в поздний период Оксианы. Обмен предметами роскоши с «равными» цивилизациями к югу и западу, вероятно, укреплял престиж и менял культурно-идеологическую основу цивилизации, но для экономики не менее важными оказались металлы и полудрагоценные камни из степи. Именно андроновцы славились умением добывать и выплавлять бронзу и олово, и торговля с ними должна была укрепить цивилизацию БМАК. С течением времени важность северного направления контактов только выросла, пишет Рауз.

Контакты без поглощения

Археологические данные указывают на многовековое сосуществование степных и оседлых традиций, а не на поглощение или завоевание. Например, в раскопках небольших земледельческих поселений встречаются характерно изогнутые «андроновские» ножи, кинжалы и серпы. В Джаркутане, на развалинах городского центра оксианской цивилизации, археологи обнаружили бронзовую конскую сбрую однозначно степного происхождения. В индивидуальном захоронении на Зардча-халифа (верхний Зеравшан) нашли булавку, которую венчала фигура лошади, а не характерные для БМАК птица, змея или верблюд. В городище Оджаклы (Мургабская степь) среди обломков развалившейся печи для обжига обнаружили керамику грубой работы, характерную именно для кочевников. Очень интересно также соседство двух точек – Оджаклы (примерно к восьми километрах к востоку от Гонур-Депе) и Чопантама (к югу от Оджаклы). В Чопантаме археологи нашли развалины дома, амбара и небольшого оросительного канала, а также кувшины для хранения зерна со смесью злаков, в том числе пшеницы, ячменя и проса. А вот в недалеко расположенном Оджаклы, напротив, не обнаружено никаких сельскохозяйственных орудий, питались же его обитатели прежде всего бараниной и мясом коз.

Одно из погребений барана в ритуальном комплексе на Гонур-депе. © Маргианская экспедиция

Анализ ДНК скелетов из городища Гонур-Депе показал у небольшой группы (в которую, впрочем, входят и мужчины, и женщины, и дети) примесь «степных» генов. Там же захоронения в прямоугольных камерах со стенами из обожженной глины, по мнению археологов, имитируют степные традиции погребений. В поздний период развития разнообразие погребальных практик еще больше возрастает, особенно на востоке региона: появляется кремация, кенотафы, куда кладут антропоморфные фигурки. Наряду с «андроновской» керамикой в могилах это указывает на степные погребальные обычаи. В целом, по мере того, как контакты со степью укреплялись в начале второго тысячелетия до н.э., оксианская цивилизация «впитывала» новые влияния, адаптировалась и к гостям с севера, и к их товарам, и к их символам. Не существовало единой простой модели взаимодействия кочевников и оседлых жителей (завоевание, ассимиляция, данничество) – работал сложный механизм сосуществования, принимавший множество форм, пишет Рауз.

При всей скудности данных уже понятно, что связи со степью не ограничивались отдельными культурными заимствованиями: скорее можно говорить о многовековой гибридизации. В более изученном Хорезме железного века (700 до н.э. – 400 н.э.) археологи нашли похожий сценарий: общины земледельцев и скотоводов живут по соседству, но не смешиваются, а их элиты объединяются в союз с помощью гибридной идеологической системы, о которой мы можем судить по монументальному искусству. Другой образец дает юго-восточный Казахстан первого тысячелетия до нашей эры: земледельцы в низинах кормят и содержат мобильную кочевую элиту. Однако в оксианской цивилизации пока нет четких свидетельств больших политических структур, объединявших городские элиты и кочевников. Связи возникали спонтанно, отдельные индивиды или сообщества заимствовали какие-то материалы (обменивали зерно на молочные продукты, например) или навыки – изготовление керамики в Оджаклы-депе. Ни одна из сторон (оазис/степь) не имела достаточно власти, чтобы навязывать свои правила игры другой. Следы насилия (грабежей, набегов, войн) тоже отсутствуют.

В начале второго тысячелетия до нашей эры региональное разнообразие оксианской цивилизации становится более ярким, и степное влияние проявляется в археологической летописи более явно. С политической точки зрения ученые подозревают ослабление власти городских элит – но никак не распад цивилизации из-за набегов степняков. В долинах и предгорьях жители занимают те же поселения, они не горят и не забрасываются, используются те же ирригационные сооружения. Власть верхушечной городской элиты ослабла, влияние степи стало сильнее – но эти процессы сделали оксианскую цивилизацию только сложнее и крепче. И этот первичный, еще доисторический опыт мультикультурности и партнерства в Центральной Азии, уверена Рауз, закладывает фундамент совсем другой культуры, где нет ни гордости за свое отличие от «варваров», ни высокомерного увлечения «кочевой цивилизацией» — эмоций, характерных для современных националистических идеологий региона.