«Неприятно, когда свои же считают тебя чужой»

Пару лет назад двадцатипятилетняя художница Марифат Давлатова на время стала самой знаменитой медийной персоной в Таджикистане. Это случилось после того, как она выставила в центре Душанбе 26 портретов полуобнаженных соотечественниц. Это было похоже на бунт. В патриархальной стране, где государство устанавливает правила, какую одежду носить женщинам, Марифат одежду с таджичек снимает. Частично. В своих картинах. И подпадает под жесткую критику защитников «традиционных ценностей».

Ее родные и сторонники порой всерьез опасаются за ее физическую безопасность. О Марифат с сочувствием писали российские и западные СМИ. Сама она говорит, что не собирается бежать из страны, и продолжает писать в жанре ню, обретая новых врагов и поклонников. У этой девушки с улыбкой школьницы с личным мужеством точно всё в порядке.

Марифат Давлатова. Фото с личной страницы в Facebook

— Судя по фото в Facebook, вы сейчас в Европе?

— Я в Австрии. Это временно, по творчеству.

— Временно? То есть, выполняете обещание не уезжать из страны?

— Не помню, чтобы давала такое обещание.

— Не уезжать навсегда…

— Я путешествую. Я очень часто уезжаю по работе. В принципе уже не представляю свою жизнь без путешествий. Но для меня очень важно всегда иметь возможность возвращаться в родной Таджикистан. Гражданство я не меняла и не собираюсь этого делать.

— Марифат, мы с вами земляки. Я из 191 микрорайона Душанбе. Его еще называли «пьяной деревней». А вы коренная душанбинка? Откуда? В интернете не нашел сведений.

— Как интересно. До пяти лет я как раз и жила в 191 микрорайоне. А потом каждое лето приезжала туда навестить своих бабушку и дедушку. Потом переехала в 91 микрорайон, тот, что чуть выше, где живу до сих пор. У меня было удивительное детство. Помню, как по вечерам сидели и рассказывали друг другу страшилки, и играли до поздней ночи, собирали малину и ежевику, и делали домашний компот. Мы жили в 303 доме…

— В нем проживали мои одноклассники, Зульмира, Джамшед. Длиннющий дом…

— Я очень хорошо помню тетю Аню, со второго этажа, возможно вы знаете ее?

— Нет. Наверное, забыл… Не поверят, что мы это выяснили в ходе интервью. Скажут: договорились. Хорошо, продолжим, хотя слезы, как говорится, мешают говорить…

— Да, когда вспоминаешь о тех временах, слезы наворачиваются...

— В начале сентября исполнилось два года со дня проведения той самой выставки. Вы получили пару тонн угроз и оскорблений, в соцсетях, в том числе. Вы стали сегодня жестче, злее? Я бы стал, почитав о себе такое.

— Нет, ни в коем случае. Я старалась относиться к этому равнодушно, не принимать близко к сердцу. И могу сказать совсем наоборот — сейчас я намного добрее и мягче, чем когда-либо. Последние пару лет были очень насыщенными и непредсказуемыми, не совсем легкими. Изменилось мое отношение к людям, мое представление о людях, об этом мире. Я ко всему начала относиться проще, училась спокойствию. Самое главное — я научилась быть благодарной. Это оказалось куда сложнее, чем я думала.

Марифат Давлатова. Фото с личной страницы в Facebook

— Вас узнают на улице?

— Узнают кое-где. На Памире, в Хороге, например, где я была с поездкой, ко мне в кафе подошли мужчины и посоветовали писать пейзажи и натюрморты.

— Это была угроза?

— Да. Дело было в памирской тюбетейке, которая присутствовала в одной из моих работ, возможно, это их оскорбило…Но там же, на Памире, были и те, кто поддержал меня и даже предлагал свою помощь. Вообще, есть разные реакции, но чаще меня благодарят за смелость и позицию. Причем, что меня восхищает: благодарят и мужчины, и женщины.

Меня саму изумила поддержка со стороны. Так как изначально я не надеялась на это. Но эта поддержка дала мне энергию, и вдохновила меня еще больше.

— Говорят, что вы обращались с просьбой помочь в проведении той выставки к западным феминистическим организациям, но получили отказ. Там, якобы, сочли идею проведения такой выставки в традиционном обществе слишком дерзкой.

— Нет, я обращалась не к феминистическим, а к ряду международных организаций, не хотелось бы называть их. Но, да, эти организации отказали. Причем, некоторые обосновали свой отказ, что, мол, это может вызвать волнения, другие ничего не ответили. Тогда я решила организовать ее своими силами.

— Хочу уточнить все же о тематике. Здесь вы говорили, что тема ню в вашем творчестве появилась после того, как на вас напали двое мужчин, с целью, так сказать, знакомства, и отобрали телефон, чтобы узнать ваш номер: «Я стала агрессивной и писала эти работы, чтобы не умереть от своей агрессии».

— Читая это интервью, я вижу совсем другую Марифат… Многое изменилось сейчас, я изменилась. С тех пор прошло два года, немалый срок, конечно, хотя и не такой большой. Вообще, строго говоря, изначально я начала писать, вдохновившись женской красотой, женщинами. Тогда я еще не задумывалась о выставке. Со временем люди, глядя на мои работы, мне делали замечания, что я не должна такое писать, в Таджикистане, мол, это неприемлемо. Я не слушала их, и продолжала делать то, что мне нравится. Но все эти замечания и удивление публики меня подвели к идее выставки. И тот случай с телефоном был последней каплей, и чаша терпения переполнилась. То, как у нас относятся к женщинам — не секрет. Часто — это грубое пренебрежительное отношение, в женщине просто не видят личности, её души. Не понимают, что женщинам плохо и больно. Я решила показать соотечественникам, что женщина прекрасна, что у неё и красивое и тело, и у нее красивая душа.

"Две девушки". Картина Марифат Давлатовой

— Жесткая реакция публики стала для вас неожиданностью?

— Я предполагала, что она будет негативной, но не думала, что все это будет так масштабно… Но я просто делаю то, что чувствую. Не хочу жить в клетке общественного мнения. И порой бывало очень неприятно, когда свои же люди считают тебя чужой.

— Живя в Душанбе, я, конечно, видел целые пласты городских таджикских девушек, парней, которые тогда считались «русскими», а позже — «западными», то есть, живущими вопреки традициям. Мол, они даже и своим языком не владеют…

— Вопрос языка меня тоже беспокоил. С детства. Так как дома мы разговариваем на таджикском, но он очень отличается от уличного, он больше литературный, фарси. С тем таджикским, на котором разговаривают сейчас, а точнее, с тем уличным диалектом, у меня, конечно, есть проблемы. Помню, в детстве я никак не могла взять в толк, почему наши соседи разговаривают по-другому, и иногда я их просто не понимала. Я пришла к папе и спросила: «Неужели я должна учиться разговаривать на этом диалекте, на что мой отец мне ответил: «Нет, ни в коем случае, ты не должна делать то, что делают все остальные. Делай так, как тебе комфортно, то, что чувствует твое сердце».

С тех пор я так и поступаю, и не только по отношению к языку.

— Что обычно вы отвечаете критикам, говорящим, что у таджиков не принято в искусстве демонстрировать обнаженное тело?

— Я рассказываю о «Шахнаме» Фирдоуси, об иллюстрациях к нему. И это было много веков назад.

СЦЕНА ИЗ ШАХНАМЕ: РОЖДЕНИЕ РУСТАМА. 1616, МОГОЛ, ИНДИЯ (BL ADD. 5600, F. 54R). PUBLIC DOMAIN

Вообще, обнаженную натуру нельзя было показывать и изображать не только у таджиков, так было везде. Но многие народы пережили этот момент, искусство не стояло на месте, и художники начали изображать красоту человеческого тела, и намного раньше, чем мы. И я не первая, кто начал писать обнаженную натуру, у нас в Таджикистане. Это произошло еще в XX веке.

— А родители как реагируют на ваши картины?

— Папа и мама всегда меня поддерживают, пытаются относиться ко мне с пониманием. Они беспокоились тогда за меня, хотели меня обезопасить, но никогда не решали за меня, кем мне быть, и чем заниматься в жизни. Они давали нам возможность выбора, возможность решать самостоятельно. Возможно, поэтому я иногда не понимала, когда мои сверстники или знакомые поступали против своей воли…

— Ваш отец, я читал, музыкант, а мама программист.

— Мой отец очень разносторонний человек, но к музыке он относился по-особенному. Он играл на гитаре, также на фортепиано и на флейте. Всем этим он занимался с давних пор, но ушел в область финансов. Любовь к музыке у него осталась, и именно мой отец открыл для нас мир искусства, научил любить музыку, живопись и историю. А моя мама, кроме того, что программист, занимается стрельбой из лука, до сих пор выступает в чемпионате Таджикистана.

— Что-то выигрывала?

— Пока нет, к сожалению. (Марифат не успела узнать, что незадолго до интервью её мама, Фируза Давлатова, завоевала бронзу в чемпионате страны. — прим. «Ферганы»)

— В вашей семье вы чувствовали то, о чем говорили выше — пренебрежительное отношение к женщинам? Или отношения ваших родителей были уважительными друг к другу?

— Однозначно, да! Сколько я себя помню, я всегда видела в отношения своих родителей любовь и уважение, чему они учили и нас.

— Как часто это встречается в других таджикских семьях, по вашим наблюдениям?

— Я могла с детских лет наблюдать за отношениями в семьях только среди своих родственников… и не могу сказать, что мне всё нравилось. Были моменты, с которыми я категорически не могла согласиться, но, как принято на Востоке, обычно ребёнку не дают права голоса или возможность высказаться. У этих наших семей была и любовь, и уважение, но было и неуважение со стороны мужчин. А на улице – со стороны мальчиков к девочкам. И взрослея, я стала высказывать свое несогласие с подобным поведением. Из-за чего мои родные меня назвали бунтаркой. Я видела страх женщин перед мужчинами. И не могла понять, откуда он. Я сильно возмущалась, когда слышала, что «он мальчик и это все объясняет».

— Вы думаете, это присуще только таджикскому обществу? Есть в нем какая-то давняя поломка?

— Конечно нет, я уверена, что это присуще не только таджикскому народу, подобное поведение можно наблюдать и среди других национальностей, но чаще замечала это в большинстве постсоветских стран. Естественно, что тут надо углубляться в историю, когда у женщин всегда было намного меньше прав, чем у мужчин, и это, конечно, сказалось на современном обществе.

— Мне интересны ваши картины. Интересна и вот эта (картина плачущего мальчика). О чем он плачет?

— Мои работы передают мой внутренний мир, мои эмоции, мои чувства. Он плачет от обиды и боли. Слезы — это наша боль… Так, наверное. Хотя со временем понимаю, что, рассказывая о своих работах и о том, какой смысл в них заложен, то начинаю терять его.

"Плачущий мальчик". Работа Марифат Давлатовой

— Вы показали, что этот мальчик, что таджикские мужчины тоже плачут. Возможно, и у них куча проблем. Их надо жалеть?

— Конечно, есть и несправедливость по отношению и к мужчинам. Но мое творчество только о женщинах.

— Кажется, после 2018 года у вас возникла творческая пауза? Слышал, вы лишились своей студии в Душанбе. Мешают работать?

— Нет, конечно, паузы нет. У меня была совместная выставка во французском посольстве в начале 2019 года, и осенью того же года я участвовала в международной выставке в Нью-Джерси, США. В этом году должны были состояться несколько выставок, которые были отменены, пандемия внесла свои коррективы во все наши планы. Сейчас трудно что-то планировать. Но я не могу сказать, что мне кто-то мешает работать в Душанбе, хотя творческих возможностей для меня здесь, конечно же, намного меньше, чем в европейских странах. А от студии мне пришлось отказаться, так как я постоянно уезжаю.

— Вы по-прежнему работаете в жанре ню, там, в Европе? Если, да, то где находите натурщиц?

— Сейчас это уже не всегда натурщицы, чаще это воображаемые образы. Но найти натурщиц здесь можно — через знакомых и друзей. Естественно, что с этим проще, не так, как в Душанбе, где мне приходилось уговаривать знакомых, и потом изменять им черты лица… Но во время путешествий по Европе у меня возникает много новых эмоций и чувств. И в такие моменты я делаю зарисовки, быстрые эскизы, которые затем переношу в большой формат. А совсем недавно у меня появилась привычка писать почтовые открытки (карточки) тех мест, где я бывала. Здесь я очень много хожу пешком и стараюсь разглядеть все детали, всего того, происходит вокруг. Я иду куда глаза глядят, а не по каким-то заданным маршрутам... Моя любовь к жанру ню все так же живет во мне, но эта любовь трансформируется с каждым днем. Трансформируется мой мир, и я вместе с ним.

— Почему вы работаете только акварелью, которая сложная и капризная?

— Поэтому и работаю с ней. Она учит меня терпению и спокойствию. Я стараюсь искать себя, экспериментировать, пробовать себя в разных техниках, но акварель живет со мной всегда. Она — неотъемлемая часть меня самой. Полюбила я акварель еще в раннем детстве. Да, у меня к ней особая любовь, и это вовсе не страсть, что загорается и со временем гаснет. Если бы меня попросили бы сравнить ее с кем-то или с чем-то, то я бы сказала, что акварель для меня — это птица, такая же свободная и лёгкая, но с очень сложным характером.

— Как бы то ни было, критики сделали Марифат Давлатову узнаваемой… И кстати, а почему вы Давлатова? Почему не поменяли «русскую» фамилию? (В Таджикистане в апреле этого года парламент запретил использование русифицированных окончаний при написании фамилий и отчеств. — прим. «Ферганы»)

— Вы знаете, я вообще-то с детства была Марифати Искандар, это имя моего отца. Позже, еще не закончив 9 класс, я изменила фамилию на Давлатова, так как это фамилия моего прадедушки и это память о нем. Во всех своих документах я Давлатова, и если менять фамилию, то придётся менять и документы. При этом не все документы и сертификаты удастся поменять. И я не вижу смысла в том, чтобы бы тратить немалое время на это, если я могу его потратить на свое развитие. Не хочу придумывать лишних проблем.

— И я продолжаю вопрос про «узнаваемость». У вас прибавилось заказчиков? Кто они?

— Конечно, после 2018 года мной стали интересоваться. Начали приглашать на выставки и мероприятия за пределами страны. А насчет заказчиков, это скорее заказчицы. Они видели мои работы, они им понравились, они увидели в них что-то близкое для себя. Это совершенно разные женщины, они из Центральной Азии, из других постсоветских стран. Со многими мы переписываемся, держим связь, ждем, когда наступит возможность, у меня, или у них, встретиться и начать работу. Это двенадцать прекрасных женщин.

— На одной из ваших картин, как мне показалось, изображена Алия Шагиева, дочь экс-президента Кыргызстана Алмазбека Атамбаева. Это она?

— Нет. К сожалению. Ее я не писала, более того, мы с ней не знакомы лично. Но она мне очень нравится. Мне нравятся ее работы, мне нравится она как человек, мне близок ее мир.

Девушка на картине Марифат Давлатовой, похожая на Алию Шагиеву

— А кто еще из центрально-азиатских женщин-персон Вам нравится, чей портрет вы бы хотели написать?

— В Центральной Азии очень много интересных женщин. Список тут выйдет очень большой. Вообще, я не очень ориентируюсь на статус. На «узнаваемость». Часто у меня появляется желание написать картину с незнакомой мне женщиной, ту, которую я вижу в первый раз. Но есть и всемирно известные женщины, которые мне нравятся как личности.

— Можете назвать пару имен?

— Мне очень нравятся Натали Портман и Одри Тоту

— А Гульнару Каримову вы бы написали?

— Нет. О ней я не думала никогда… Но вообще, моя самая главная персона — это мама.

Одна из работ с первой душанбинской выставки Марифат Давлатовой

— Хорошо ли продаются ваши картины? Новые и старые?

— Все относительно, всегда по разному. И старые, и новые продаются. Все зависит от людей. Чаще всего это иностранные покупатели. Но мне всегда очень тяжело расставаться с каждой своей работой, я сильно по ним скучаю. Но понимаю, что они так же как и я имеют право на путешествия… Я не помню точно, сколько именно куплено моих работ, но примерно где-то 40-50. Самая большая сумма, которую я получила — это 2300$

— Вы говорили выше, о том, что ваш отец очень разносторонний человек. А вы?

— Я очень люблю слушать музыку. Она рождает образы, миры в моей в голове, это разная музыка, но очень люблю классическую инструментальную, люблю оперу и джаз. И особая любовь у меня к нашей этнической, аутентичной музыке. Еще книги. Без книг себя представить тоже уже не смогу. Я очень люблю делать что-то руками, создавать элементы интерьера, и особенно из дерева. Наверное, я все же когда-нибудь куплю себе набор для этого дела. Часто хожу в горы, люблю фотографировать и снимать видеоарт. Во мне есть любовь к моде, именно по этой причине я обучалась в институте дизайну одежды. Бывает, что и сегодня продолжаю что-то шить.

— Кажется, вы до сих пор не в браке? Вы придирчивы?

— Все верно, в том смысле, что я никогда не была в браке и никогда не стремилась выйти замуж. Я не в поиске, и искать кого-то — это не про меня.

— Брак для вас…

— ...не есть главная цель в жизни, или же в общем-то даже просто не цель. Брак для меня лишь слово. Но большое значение для меня имеет семья. И к этому вопросу я отношусь ответственно. И если я захочу связать свою жизнь с кем-то, создать семью, то хотелось бы, чтобы это было навсегда. Очень важно, чтобы это был мой человек, родственная душа. Именно поэтому я не тороплюсь с этим вопросом и решением. Всему свое время.

— И вашим картинам — тоже? Как думаете? В смысле, их оценке на родине?

— Думаю, да. Надеюсь на это.

— А пока вы в Европе. Вам предлагают здесь остаться?

— Да, мне предлагали поддержку несколько организаций по всему миру, это правда. Но я, как уже упоминала, не хотела уезжать куда-то навсегда. Здесь начинаю скучать по родным местам, хотя кроме гор уже ничего и не осталось от них…

— Вы не «европейка»?

— Я совершенно не понимаю что значит «европейка». Думаю «европейками» называют тех, кто просто шагает, или же пытается шагать в ногу со временем, у кого есть свое мнение и кто позволяет себе поступать не так, как все остальные. И порой, да, бывает, нелегко отстаивать свое мнение, свое право на жизнь, комфортную именно для меня. А так… я горжусь тем, что я таджичка.

Беседовал Алексей Торк