Свободу рассовали по дворам

Недавно в Facebook было опубликовано фото одинокой скульптуры голого мальчика, стоявшей в обычном ташкентском дворе. Еще одна такая же, по словам автора фотографии, находилась чуть дальше и потому в кадр не попала.

Обнаруженный фрагмент скульптуры - фигура мальчика. Фото из соцсетей

Приглядевшись к скульптуре, я ахнул. Это был фрагмент знаменитого памятника Свободе, который сто лет назад был установлен в Центральном парке Самарканда напротив Военного собрания (сегодня — Дом офицеров). Автором памятника стал австрийский архитектор Эдуард Руш, попавший в плен во время Первой мировой войны.

Памятник Свободы. Фото Дмитрия Костюшкина

Для уточнения своих выводов я обратился к самаркандским друзьям, многие из которых также опознали фрагмент памятника. Дальнейшее обсуждение вызвало взрыв эмоций как среди ташкентцев, так и среди самаркандцев. Как и почему фрагменты памятника, снесенного в 2009 году, оказались в ташкентских дворах, что они символизировали, где находятся остальные скульптуры — эти и другие вопросы бурно обсуждались жителями обоих городов и просто неравнодушными людьми.

Раб пробуждающийся

Но что же вызывало такую бурю эмоций? Чтобы понять это, стоит обратиться к истории памятника.

Памятник Свободы. Фото Дмитрия Костюшкина

Вот что пишет о памятнике Свободе и его создателе Борис Боксер (цитаты по изданию: Б.Боксер. Самаркандские прелюды. — Гослитиздат УзССР, 1963 год):

«На второй год Первой мировой войны в Самарканд привезли австрийских военнопленных. Среди них был Эдуард Руш (Eduard Rusсh), доктор архитектуры из Вены. Еще в студенческие годы Руш хотел побывать в Самарканде. В университетской библиотеке он видел альбомы с зарисовками в тимуровской столице, а в музее — образцы майолики, покрытой изумительно ясной глазурью, секрет которой унесли с собой в безвестную могилу безымянные мастера».

Мечта Руша сбылась, но несколько неожиданным образом — в Самарканд он прибывает под конвоем в качестве военнопленного. И здесь неожиданно получает заказ от русского командования, но не по своей архитектурной специальности, а как скульптор. Заказ ему делает некий генерал, с которым он разговаривал в канцелярии лагеря для военнопленных.

«Два года назад, — сказал генерал, доверительно наклонившись к Рушу, — мы верноподданно праздновали трехсотлетие и поныне благополучно царствующего Дома (Романовых. — Прим. «Ферганы»). В честь этого события, дорогого сердцу каждого русского, здесь, на окраине нашей империи, был заложен монумент. Увы, мой дорогой, мы не смогли осуществить наше благородное намерение. Нам помешали известные вам прискорбные обстоятельства. Но они же привели сюда вас».

Генерал велел подать экипаж и повез Руша в парк. Хилые хризантемы окружали небольшой холмик. Именно здесь, по словам генерала, должен был быть воздвигнут памятник. Он спросил, сколько понадобится времени Рушу, чтобы возвести монумент. Руш отбивался, говоря, что он не скульптор, а архитектор. Однако генерал стоял на своем и заявил, что ждет проект уже через месяц.

Находясь в плену, было бы по меньшей мере неразумно противоречить хозяевам положения. Руш, неожиданно для себя оказавшийся на свободе, бродил по улицам, пытался понять, что думают о царе сами русские, размышлял над памятником. Но проект не получался.

«Когда до срока оставалась неделя, — пишет далее Борис Боксер, — Руш выругал себя и засел за работу. Он сделал десятка два эскизов, зло перечеркивал бесконечные обелиски и колоннады. Он не знал, что лучше: отказаться вовсе или принести генералу дрянную банальную работу. Он уходил в горы. Ему хотелось остаться одному».

В один из таких дней, утром Руш увидел в горах европейскую девушку. Она вышла из маленького, очень простого с виду европейского домика, прятавшегося в диком саду у подножия горы.

«Невысокая и гибкая, в свободном коротком платье, девушка легко взобралась почти на вершину и остановилась, повернувшись лицом к проснувшемуся солнцу. Она подняла руку, словно приветствуя день. Руш вздрогнул от неожиданного счастья: он словно увидел ожившую жрицу с византийской фрески и поспешно открыл альбом. Но не успел ее нарисовать. Девушка стремительно сбежала вниз и исчезла среди деревьев. Больше он ее не видел».

Руш, пораженный этим видением, совершенно забыл о монументе и без конца рисовал в альбоме эскизы портретов той юной, гибкой девушки, которая явилась ему на вершине горы. Когда пришло время показывать проект, он написал генералу, что не может выполнить его просьбу.

Руша арестовали и не выпускали из лагеря всю зиму. Ему удалось бежать, однако он заблудился в горах, потерял сознание, и его, уже больного, нашел казачий разъезд. Архитектора вернули в лагерь, где он тяжело болел много месяцев. А когда выздоровел и пришел в себя, оказалось, что императорская власть в России пала, а все военнопленные освобождены.

«Военнопленные устроили выставку своих художественных работ. Руш показывал на ней небольшую скульптуру «Порыв». Из вихря рождались тонкие девичьи руки. Юное лицо было обращено вверх, к свету и радости. Это была первая работа, сделанная им в Самарканде. Руш снова ощутил ни с чем не сравнимое пьянящее счастье творчества».

Знакомый учитель сказал Рушу, что открыт конкурс на лучший проект памятника красногвардейцам. Руш взялся лепить модель памятника, потом отнес ее в местный Дом Советов. Модель приняли на конкурс. Среди тех, кто принимал ее, была одна девушка, Татьяна Мельникова. И Руш узнал ее. Это она стояла в то утро на вершине горы, это с нее он сделал скульптуру, которую назвал «Порыв», — скульптуру феи, явившейся ему в лучах восходящего солнца.

Однако новый его проект требовал совсем другого.

«В этой стране, задавленной грузом тяжелых веков, свобода меньше всего походила на фею. К ней тянулись не только младенцы... к ней рвались рабы. Они возносили свободу на могучих руках, разорвавших цепи, скованные тысячу лет назад. В этом была ее сила. Такой Руш и решил ее изобразить. А вокруг он поместил рабов. Раба согбенного, раба пробуждающегося, раба надеющегося и раба, осознавшего свое человеческое великолепие».

Для самой Свободы он просил позировать Татьяну Мельникову, которую впервые увидел в то знаменательное утро на вершине горы. Она смущалась, не хотела, но Руш уговорил.

Памятник открывали 1 мая 1919 года.

«В сквере, трогательно фальшивя, играл оркестр военнопленных. Подходили колонны. Мужчины — в белых рубашках, женщины — в венках из тюльпанов... Стриженые мальчишки продавали воду из жестяных ведер и газеты. Руш купил «Голос Самарканда». Стихи, наивные и трогающие своей неуклюжестью, призывали всех прийти в сквер:

Там, у памятника, все мы увидим,

Что значит человеческий труд,

Трудящихся мы все возвеличим

И почтим, как покоящийся труп.

…Осенью Руш уезжал из Самарканда. В последний вечер он пришел к памятнику. Солнечное серебро сеялось сквозь прозрачные кроны деревьев. Черный чугунный памятник был залит слабеющим светом. Но все с тою же негаснущей силой смотрели вверх рабы: на юную и сильную женщину, простершую к небу руку в браслете из порванных кандалов».

Памятник Свободы на открытке 1928 года

Тихо, словно воры

Такова была история создания памятника Свободе в Самарканде, который простоял 90 лет. Однако поздним вечером 4 июня 2009 года мой друг, архитектор и дизайнер, возвращаясь домой, наткнулся на работающую рядом с памятником технику. Электричество в парке не горело, он был оцеплен — и все для того, чтобы тихо, под покровом ночи снести монумент. Как воры, крадущиеся в темноте, чиновники отдали распоряжение сокрушить еще один памятник в древнем городе Самарканде — и не просто памятник, а памятник Свободе.

Надеясь, что еще не все потеряно, мы связались с одним из журналистов, и тот оперативно передал информацию «Фергане». Материал был опубликован, но монумент спасти не удалось. Судя по всему, работы по сносу памятника Свободе продолжались всю ночь. Уже 5 июня мы увидели на этом месте пустую площадку и кучи камней — все, что осталось от монумента.

Фото Дмитрия Костюшкина

Трудно передать наши чувства. Парк нашего детства, тихий и тенистый круглый скверик времен студенческой юности, величественный памятник с Вечным огнем у подножья — все это было неотъемлемой частью жизни каждого самаркандца. В одно мгновение у нас отняли все: разрушили памятник Свободе и вырубили парк, а вместе с ним и сквер.

Вся эта гнусная история в те дни усугубилась еще одним показательным святотатством: по чей-то глупости надгробный памятник одного из первых православных священников Самарканда, отца Алексия Надеждина, был изъят из приалтарной части храма св. Георгия Победоносца и подброшен к воротам Центрального братского кладбища.

Фото Дмитрия Костюшкина

Вообще, если говорить о захоронениях в районе сквера и памятника Свободе, то впервые они появились во время Гражданской войны. Здесь упокоились первые комсомольцы, а также павшие в боях участники экспедиций по установлению советской власти в Туркестане.

Имелись захоронения и прямо под памятником. В 1960-е годы была организована специальная комиссия по выяснению состояния этих захоронений. Самаркандские старожилы рассказывали мне о том, как в пятидесятые они на спор залезали внутрь пьедестала памятника, зная, что там есть могилы. В середине девяностых памятник реставрировался, снимали одну из чугунных декоративных плит-панно. Как становится ясно сейчас, под видом реставрации могла проводиться эксгумация захоронений.

В начале восьмидесятых перепланировкой территории, включавшей памятник Свободе, первую церковь Георгия Победоносца и сквер, занимался заслуженный художник Узбекистана Григорий Улько. Всю площадку вокруг памятника обложили крупной зеравшанской галькой, по которой было невозможно ходить.

Фото Дмитрия Костюшкина

Казалось бы, с момента разрушения памятника прошло уже десять лет, и тоска от потери должна была уже утихнуть. Но стоило обнаружить отдельные его фрагменты в Ташкенте, как стало ясно, что ничто не исчезает бесследно. Совершенно очевидно, что необходимо собрать разрозненные, рассеянные по разным местам скульптуры монумента и потребовать от властей Самарканда восстановления памятника Свободе. Того самого памятника, который стал первым и единственным в Узбекистане произведением западноевропейской скульптуры и монументалистики и неотъемлемой частью истории Самарканда.