Боевой волк с пряником

Си Цзиньпин на первом саммите "Китай - Центральная Азия", 18 мая 2023 года, Сиань. ФОто пресс-службы президента Казахстана

17 июня в Астане открывается саммит «Китай — Центральная Азия». Это уже второй подобный саммит, он, как и первый, проходит в формате 5+1. Первый состоялся в 2023 году в китайском Сиане, по его итогам была принята Сианьская декларация. На первом саммите страны-участницы решили проводить его раз в два года поочередно, с одной стороны — в Китае, с другой — в одном из государств региона. Очередность определяется алфавитным порядком, поэтому в 2025 году хозяином саммита стал Казахстан.

Политическая ревность

Формат 5+1 — не новость в истории Центральной Азии. Еще в 2004 году была создана политическая инициатива «Япония — Центральная Азия», в 2007-м — форум сотрудничества «Республика Корея — Центральная Азия», а в 2015 году образовалась региональная дипломатическая платформа C5+1 с участием США и республик ЦА. Во всех этих форумах страны региона выступают как единая культурно-историческая общность.

В силу ряда обстоятельств, в частности, активных многовековых контактов с Китаем, саммит с участием Поднебесной занимает особенное место в экономической и политической жизни Центральной Азии. Уже на первом саммите в 2023 году прошло обсуждение 54 основных инициатив, были созданы 19 платформ для сотрудничества. Тогда же круг обсуждаемых вопросов был четко поделен на политические, экономические и социальные.

В чем смысл такого деления? Не только в стремлении к структуризации и упорядочению, но и в том, чтобы, как гласит пословица, отделить мух от котлет. Иными словами, экономические инициативы не должны зависеть от решения политических проблем, то же касается и вопросов социальных. Даже если наметятся трудности в реализации одних планов, это не должно тормозить другие. Например, если вдруг Центральная Азия разойдется с Китаем в отношении к его глобальной программе «Один пояс — один путь», это не должно повлиять на совместные бизнес-проекты, туризм или борьбу за экологию. В реальности, конечно, так получается далеко не всегда, однако саму постановку вопроса следует признать правильной.

Разумеется, перечислять все рассмотренные на первом саммите вопросы и инициативы едва ли стоит, но можно назвать наиболее животрепещущие. В политической сфере это сохранение суверенитета и территориальной целостности стран ЦА, укрепление правопорядка и безопасности в регионе, предотвращение внешних вмешательств. В экономике — вопросы диверсификации торгово-экономических связей, товарооборота, инвестиций, партнерства в самых разных областях. В социальной сфере речь шла в первую очередь об образовании, науке, культуре, туризме, СМИ и спорте.

Особенное внимание на первом саммите было уделено экологии и борьбе с терроризмом и экстремизмом. Последняя тема является животрепещущей для всех участников саммита. Для Китая это проблемы уйгурского сепаратизма, для Центральной Азии — исламский радикализм. В этом смысле обмен опытом и технологиями между Китаем и странами региона является вещью чрезвычайно важной.

Любопытно, что реакция на первый саммит была неоднозначной. Скажем, в России некоторые исследователи с опаской отнеслись к тому факту, что новый формат отношений между Китаем и ЦА становится постоянным. Так, эксперт ИМЭМО РАН Николай Николаев полагает, что это «может создать ограничения для реализации планов России и даже для защиты ее интересов в Центральной Азии». По его мнению, саммит способен дублировать функции и задачи Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), а в чем-то даже и превзойти их. Таким образом, на взгляд ученого, регулярно проводимый саммит «Китай — Центральная Азия» может стать рабочей альтернативой ШОС.

Кроме того, саммит как постоянно действующая институция может вызвать недовольство и противодействие других крупных игроков, например, Индии, с которой у стран региона уже существуют отношения в формате 5+1. Индия — давний противник Китая на политическом поле и категорически не поддерживает идею «Пояса и пути», важность которой подчеркивается в Сианьской декларации.

Коллаж "Ферганы"

Не может обрадовать усиление позиции Китая в регионе и других крупных партнеров Центральной Азии, таких как США, Евросоюз и Япония. Все эти игроки имеют с Поднебесной те или иные серьезные расхождения, начиная от исторических и заканчивая экономическими.

Однако значит ли это, что Центральной Азии следует воздерживаться от тесной кооперации с Китаем в самых разных вопросах? Разумеется, нет. В отличие, скажем, от России, слишком тесное сотрудничество с которой может грозить вторичными санкциями, никаких законных оснований ограничивать контакты Китая и Центральной Азии ни у кого в мире нет. И тут, как говорится, кто смел, тот два съел.

Дипломатия боевого волка

Впрочем, главная проблема состоит не в том, что кто-то косо посмотрит на сотрудничество ЦА и КНР. Проблема в том, как именно будут развиваться дальнейшие отношения центральноазиатской «великолепной пятерки» и Китая. С формальной точки зрения особенных трудностей возникнуть не должно. Как говорил министр-администратор в фильме «Обыкновенное чудо»: «Вы привлекательны, я чертовски привлекателен, чего зря время терять? Ровно в полночь приходите к амбару — не пожалеете!»

Тем не менее, вступая в партнерские отношения с Китаем (точнее, продолжая их), следует иметь в виду одну важную вещь. КНР в последнее время претендует не только на мировое экономическое лидерство, но и на политическое тоже. Иван Зуенко в своей книге «Китай в эпоху Си Цзиньпина» (Москва: Издательство АСТ, 2024) пишет, что новые задачи, которые поставил перед КНР председатель Си, трансформировали поведенческие стереотипы, отличавшие Поднебесную на международной арене. Довольно давно известно, что КНР — чрезвычайно цепкий и сложный торговый партнер, способный выжимать из ситуации все, что можно, и даже больше. Но во внешней политике КНР до какого-то момента доминировала позиция Мао Цзэдуна, говорившего, что Китай — мудрая обезьяна, из безопасного места наблюдающая за схваткой двух тигров, то есть СССР и США. Однако время политической скромности миновало, в голосе Китая прорезались новые обертона.

«Еще во время первого пятилетнего срока Си Цзиньпина, отвечая на призыв властей добиваться большего ''права голоса'', китайские дипломаты стали вести себя активнее: давать интервью, размещать в зарубежной прессе статьи, позволять себе острые высказывания, инициировать полемику, — пишет Зуенко. — На фоне присущей прежним временам сдержанности это было хорошо заметно и сразу же вызвало обеспокоенность у наблюдателей, видевших в напористости свидетельства китайской экспансии».

На Западе в связи с этим даже появился неологизм, обозначающий новый, агрессивный язык китайской дипломатии, – Wolf Warrior Diplomacy. Термин этот восходит к названию китайских блокбастеров «Боевой волк» и «Боевой волк‑2». Дилогия о «Боевом волке» весьма популярна в Китае. При этом фильмы про отставного спецназовца проникнуты простой мыслью: «Китай готов отстаивать свои интересы в любой точке мира».

Тем не менее жесткость не стала универсальным методом китайской дипломатии, во всяком случае — не по отношению к Центральной Азии. Менее всего Китай стремится запугать центральноазиатских партнеров, в этом случае политика пряника выходит на первый план, а кнут прячется за спину. С одной стороны, тут актуализируется средневековая китайская схема: в центре мира находится Срединное государство, которое окружают данники — народы разной степени дикости. Чем ближе к Китаю расположен тот или иной народ, тем он менее дик, поскольку его осеняет благодетельный свет китайской культуры и цивилизации.

Конечно, времена переменились, и никто уже не ждет, чтобы послы других стран регулярно привозили дары к престолу императора, ползли к трону на четвереньках и многократно простирались перед сыном Неба. Однако представление о культурном превосходстве китайцев существует в Поднебесной и поныне. И в этом смысле территориально близкие Китаю страны Центральной Азии находятся в лучшем положении, чем какие-нибудь западные варвары из Европы, не говоря уже про США.

Разумеется, трудно говорить о равноправных отношениях между Китаем и республиками ЦА, которые все, вместе взятые, не сопоставимы с ним ни по экономической мощи, ни по человеческому капиталу. Однако в данном случае речь не идет об иерархии «начальник — подчиненный». Скорее, тут имеют место отношения между мудрым и строгим отцом и почтительным сыном.

Подобный подход трудно понять европейцам и вообще западным людям. Почему кто-то назначает себя в отцы другому, почему не может быть равноправных отношений? Если этот вопрос задать китайцу, он непременно вас успокоит: конечно, отношения должны быть равноправными. Но умолчит, что даже в самых равноправных отношениях один партнер все равно равнее другого — мир иерархичен, и ничего тут не поделаешь. В Китае, например, слово «брат» не употребляется отдельно от определения, какой именно брат. Брат обязательно или старший — «гэгэ», или младший — «диди». Может быть, конечно, и большой брат — «дагэ», но это уже детали. То же касается и сестер, и других родственников, и вообще всей системы социальных связей: один непременно выше, другой — ниже.

На первом саммите "Китай - Центральная Азия". Фото AFP

Подобная система координат в целом вполне понятна народам Центральной Азии, она входит в их традиционную матрицу. Конечно, за последние полтора века регион претерпел сильное влияние сначала Российской империи, а позже — СССР, частью которого он был вплоть до начала девяностых годов прошлого столетия. Однако и при царе, и при большевиках многовековые традиции оставались в силе и с началом новых времен легко актуализировались в сознании людей.

Поэтому вопросами формального старшинства здесь не очень-то заморачиваются. Хочет Си Цзиньпин считать себя главным среди прочих — да на здоровье, лишь бы толк от него был. Уж кто-то, а народы ЦА знают, как встретить высокого гостя так, чтобы и себя не уронить, и гостю потрафить.

Кто-то, вероятно, удивится — неужели межгосударственные отношения так зависят от личных? Безусловно, причем применительно к КНР зависимость эта возведена в степень. Дело в том, что на нынешнем историческом этапе Си Цзиньпин является главным представителем Поднебесной, ее лицом. Поэтому, если хочешь добиться чего-то от Китая, сумей понравиться председателю Си. А он, безусловно, хочет занимать центральное место: для начала в привычных китайцу вотчинах, а затем — и вообще в мироздании.

Доказательств тому множество, одно из самых ярких — международные проекты, прославляющие мудрость и образованность главы Китая. Так,

16 июня в преддверии второго саммита «Центральная Азия — Китай» крупнейшие СМИ Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана начали трансляцию телепроекта Медиакорпорации Китая «Любимые крылатые выражения Си Цзиньпина».

Вот как определяет суть проекта государственное информационное агентство Таджикистана «Ховар»:

«Любимые крылатые выражения Си Цзиньпина – это сочетание идей Си Цзиньпина о социализме с китайской спецификой в новую эпоху и великолепной китайской традиционной культуры, это современное воплощение китайской мудрости, китайской силы и китайского стиля. Доступным языком объясняется глубокий смысл. Грандиозная всеохватывающая, открытая и инклюзивная система, выстроенная на их основе, может служить духовной подпиткой и концептуальной идеей для решения глобальных проблем».

Такие славословия в адрес Си Цзиньпина и в Китае-то не сразу найдешь, а в Таджикистане — пожалуйста. Это лишний раз говорит о том, что народам Центральной Азии иметь дело с китайцами проще, чем людям с Запада.

Любопытно, что среди крылатых выражений председателя Си не найдется ни поговорки про то, как трудно искать черную кошку в темной комнате, ни проклятия: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!» Эти и подобные максимы часто приписывают безответному Конфуцию, который, как Пушкин в России, отвечает за все, даже за то, кто в туалете свет выключает.

Вообще говоря, цитирование классиков — вещь в Поднебесной популярная, именно так китайцы показывают свою образованность. Мао Цзэдун, который, между прочим, тоже был поэтом, в свое время рекламировал китайские стихи в жанре «цы», теперь им на смену пришли крылатые выражения от председателя Си.

Любопытно, что наряду с цитатами философов, таких, например, как «Величайший идеал — созидание мира, его поистине разделяют все» (Мэн-цзы) и «Нет больше радости, чем когда вас навещает друг издалека» (Конфуций), глава КНР употребляет и довольно загадочные максимы вроде той, которая висела на улицах Москвы: «Прелесть хорошо приправленного супа кроется в сочетании разных вкусовых оттенков». Поневоле вспоминаются слова Мао Цзэдуна: «Пусть расцветают сто цветов», которые спровоцировали критику партии и идей коммунизма, а закончились травлей китайской интеллигенции.

Впрочем, это все детали, которые тут не так важны, — важнее, что сразу видно, что вы имеете дело с человеком культурным и образованным.

Вам не надо — и нам не надо

Так уж вышло, что второй саммит «Китай — Центральная Азия» выпал на серьезное обострение международной обстановки, а именно на горячую фазу конфликта между Израилем и Ираном. На ум немедленно приходит пятнадцатый пункт Сианьской декларации, который гласит: «Стороны подтверждают приверженность укреплению центральной роли ООН в обеспечении международного мира, безопасности и устойчивого развития…»

Пункт этот в нынешних обстоятельствах вызывает у обывателя только горькую усмешку. Какой уж тут мир и безопасность, когда ООН, должная играть центральную роль, может лишь беспомощно собирать очередные заседания Совбеза, которые ни на что не влияют!

Однако позиция обывателя — это одно, а realpolitik — несколько иное. Да, где-то проносятся ракеты, рвутся бомбы, летают дроны, но для политиков это еще не конец света. Кто-то кому-то показывает кузькину мать, что же теперь — и за мир не бороться? И председатель Си, и президенты стран ЦА, исключая молодого президента Туркмении, воспитаны советской еще эпохой, когда борьба за мир была у всех на устах. В сущности, это была хорошая, продуктивная идея, которая положительно влияла и на народы, и на политиков. Тогда, правда, в ходу были шутки вроде: «У нас будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется». Увы, шутки эти оказались пророческими. Нынче обе стороны любого конфликта оправдывают его исключительно высокоморальными соображениями, исторической справедливостью и борьбой за мир.

Ситуация осложняется тем, что два главных современных конфликта — России с Украиной и Израиля с Ираном — так или иначе задевают всех участников саммита. Иран напрямую граничит с Туркменистаном, а Россия — и с Китаем, и с Казахстаном, не говоря уже о том, что входит в политические и экономические союзы вроде ЕАЭС и ШОС, куда входят и КНР, и некоторые республики Центральной Азии.

И хотя и Китай, и регион дистанцируются от военных конфликтов, но дистанцирование не означает полной гарантии от того, что конфликт не настигнет тебя в той или иной форме. Тем более, что Центральная Азия — своего рода мягкое подбрюшье радикального ислама. Общая позиция руководства республик региона: исламу как религии — да, исламизму, то есть исламу радикальному, политическому, — нет. И в этом смысле совместная с Китаем борьба против терроризма — дело крайне важное.

Стоит заметить, что путь к нынешнему сотрудничеству КНР и стран Центральной Азии не был выложен розами. После распада СССР, в период первоначального накопления капитала многое в Центральной Азии отдавалось буквально за спасибо — от спорных территорий до полезных ископаемых. Нынче ситуация изменилась, чиновники уже не везде правят бал так безраздельно и безнаказанно, хотя коррупционные скандалы время от времени все-таки вспыхивают.

Сегодня государства и народы ЦА знают цену тому, что они имеют, начиная от ресурсов и кончая перспективами. У них есть и другие партнеры, помимо Китая, им есть, с чем сравнивать, есть, с кем торговать и откуда получать инвестиции. Это дает возможность иметь дело с КНР на взаимовыгодных условиях. Понятно, что Китай все равно будет выгадывать для себя несколько больше, но, во всяком случае, это не будут кабальные условия.

Теоретически, чем больше сильных партнеров образуется у стран Центральной Азии, тем больше свободы маневра. Так, например, недавно Казахстан заморозил строительство газоперерабатывающего завода из-за обострения спора с консорциумом европейских инвесторов. Тут не так важно, кто прав в споре, как показателен сам факт — страны ЦА могут позволить себе независимую позицию, не боясь необратимых экономических потерь.

Известно, что китайцы в торговых переговорах славятся своим терпением. Если условия их не устраивают, они могут взять длительную паузу — на год и даже больше. Партнер начинает нервничать, боясь упустить клиента и в конце концов соглашается на условия китайцев. В нынешних условиях эта изощренная политика не очень-то действует на страны ЦА — опять же, из-за определенной культурной матрицы. Если речь не идет буквально о куске хлеба, центральноазиатский чиновник тоже умеет ждать и никуда не торопиться, и в этом смысле регион может дать фору даже Китаю. «Вам не надо — и нам не надо» — такую позицию при случае вполне готовы продемонстрировать республики Центральной Азии. Впрочем, при нынешней динамике отношений ЦА и Китая подобные методы едва ли пригодятся, но о том, что этот туз есть в запасе, стоит помнить всегда.

Если можно в двух словах определить национальный психотип, вернее всего было бы сказать следующее: китаец, во-первых, даже во сне думает о максимальной выгоде и не ослабляет усилий для ее достижения, во-вторых, по отношению к иностранцу его не сдерживают моральные соображения. Это же относится и к Китаю в целом. Таким образом, партнерам КНР не следует расслабляться даже при самом благоприятном течении дел, иначе можно запросто остаться у разбитого корыта.